Волшебный корабль - Страница 104

104

Числился теперь Совершенный собственностью Эми Ладлак. Альтия, впрочем, весьма сомневалась, что та вообще когда-либо посещала развалину, валявшуюся на берегу. Оно и понятно. Когда в семье заводятся сумасшедшие родственники, их держат в дальнем чулане и упоминают опасливым шепотом. Или вовсе не упоминают.

Альтия попробовала представить себе Проказницу, дождавшуюся вот такой участи…

И содрогнулась.

— Еще вина? — подскочил к ней мальчик-слуга.

Альтия покачала головой, сообразив, что, предавшись размышлениям, слишком долго засиделась за столиком. И, между прочим, если сидеть сиднем и перебирать в уме чужие несчастья, изменений к лучшему в своей собственной жизни еще долго можно не ждать. Если хочешь получить результат — действуй!

И первое, что ей следовало сделать, — это рассказать матери, какой прискорбный душевный разлад испытывает семейный корабль. Быть может, удастся ее убедить, что Альтии просто необходимо быть на борту и плавать вместе с Проказницей. А во-вторых… «Нет, не во-вторых, а в-главных. Я себе никогда и ни под каким видом не позволю ничего, что хоть отдаленно можно будет принять за ребяческое нытье. Лучше уж удавиться прямо здесь и сейчас!»

Она покинула чайную и отправилась дальше запруженными улицами рынка. Чем больше старалась она сосредоточиться на своих затруднениях, тем больше запутывалась и никак не могла решить, с чего же начать. Нужно было найти приют на ночь. Найти пропитание и работу. Ее возлюбленный корабль угодил в очень скверные руки, и не в ее силах было изменить такое положение дел. Она подумала о каких-то союзниках, на которых ей следовало бы опереться в столь тяжелый момент…

Оставалось лишь запоздало проклинать себя за то, что она никогда не водилась с дочками и сыновьями из другихторговых семей. У нее не было ни поклонника, готового примчаться на помощь, ни лучшей подруги, которая с радостью приютила бы ее на несколько дней. На борту «Проказницы» у нее было все: отец, с которым она вела серьезные беседы, и матросы, с которыми можно было повеселиться и пошутить. Приезжая в Удачный, она либо нежилась дома, наслаждаясь роскошью мягкой постели и горячей, всегда свежей еды… либо сопровождала отца, когда тот ходил по делам. Она знала Кертиля, его давнего советника. Знала нескольких менял. И кое-каких купцов, из года в год бравших у отца товары.

Ни к кому из них обратиться теперь она не могла.

И домой ей дороги больше не было. Вздумай она там показаться, домашние тотчас решат — кончилась гордыня, приползла с поджатым хвостом. А что надумает в этом случае содеять Кайл, и вовсе было предсказать невозможно. Чего доброго, объявит своей неотъемлемой собственностью ее сандалии и рубашку. С него станется и попробовать запереть ее в комнате, как нашкодившего младенца.

И все-таки была на ней ответственность за Проказницу. И этой ответственности никто с нее не снимал — хоть и было во всеуслышание объявлено, что-де корабль ни в коем разе ей не принадлежит!

В конце концов она решила утихомирить грызущую совесть и остановила пробегавшую мимо девчонку-посыльную. Получив грошик, та выдала ей лист грубой толстой бумаги и угольный карандаш и пообещала до заката доставить записку по назначению. Альтия нацарапала торопливую записку, адресованную матери… Писать оказалось неожиданно трудно. Альтия упомянула лишь о том, что, по ее мнению, Проказница выглядит обеспокоенной и несчастной. Для себя Альтия ничего не стала просить, но матери настоятельно предложила посетить корабль, вызвать Проказницу на откровенность и попросить честно рассказать ей, в чем причина ее расстройства. Предвидя, что это может быть воспринято как попытка драматизировать ситуацию, Альтия решилась напомнить матери о горестной участи Совершенного, добавив, впрочем, что она, мол, твердо надеется, — их семейный корабль подобная судьба не постигнет.

Перечитав послание, Альтия недовольно нахмурилась, — наверняка они там сочтут ее лицемеркой. Ну и шут с ними. Это лучшее, что она может сделать. Ну а мать… она такой человек, что во всяком случае сходит посмотреть своими глазами. Альтия запечатала письмо капелькой воска и все тем же кольцом — и девочка убежала.

Покончив с этим делом, Альтия подняла повыше голову и как бы заново огляделась вокруг. Она, оказывается стояла на улице Дождевых Чащоб. Эту часть города они с отцом всегда очень любили… Всякий раз, бывая в Удачном, они с ним находили время под ручку прогуляться по этой улице, с восторгом разглядывая и показывая друг другу умопомрачительные товары, выставленные в витринах. Помнится, в свой последний приход сюда они забрались в лавку хрусталя — и провели там чуть не полдня… Торговец как раз выставлял новый набор ветряных колокольчиков. Любое дуновение воздуха вызывало к жизни нежную музыку. Колокольчики принимались звонить — и не абы как, нет, они вызванивали складную, неуловимую и нескончаемую мелодию. Уста смертного человека были бессильны ее воспроизвести, но в памяти она продолжала звучать. Папа тогда купил ей маленький полотняный мешочек с засахаренными фиалками и розовыми лепестками. И еще сережки в виде рыб-парусников. А она помогала ему выбирать ароматные камешки ко дню рождения мамы. И, выбрав, они вмести понесли их к серебряных дел мастеру — сделать перстни. Чудесный был день… Они ходили по самым странным лавчонкам, какие себе можно представить. И все эти лавочки торговали разными разностями с реки Дождевых Чащоб…

Говорят, в той реке сама вода несла волшебство. И, ужконечно, товары, которые привозили в город торговавшие там семейства, сплошь были отмечены соприкосновением с магией. Какие бы темные слухи ни ходили о первопоселенцах, так и оставшихся у реки, — привозимое оттудавыглядело чудесным и привлекательным. Семейство Верга торговало предметами, наводившими на мысли о древности: дивными коврами с изображенными на них не вполне человеческими существами с глазами цвета лаванды и топазов; невиданные драгоценности, сработанные из металла, природа и происхождение которого оставались никому не известными; глиняные вазы удивительного изящества формы, к тому же распространявшие аромат. Семейство Софронов привозило жемчуг, окрашенный в глубокие оранжевые, фиолетовые, синие тона, и сосуды из особого «холодного» стекла — они никогда не нагревались, и их использовали для охлаждения вина, фруктов, взбитых сливок. Еще другие продавали плоды квези: из их шкурки выдавливали масло, способное обезболить даже серьезную рану, а мякоть попросту опьяняла, причем на несколько дней…

104