Ему быстро наскучило наблюдать за расправой. Команда невольничьего корабля так и не сумела оказать его пиратам сколько-нибудь достойного сопротивления. Не приходилось даже говорить об организованной обороне: бойцам Соркора противостояла всего лишь шайка людей, кое-как пытавшихся выжить. И, конечно, ничего у них с этим не получилось. Некое подобие вооруженного строя, встретившего абордажную команду, быстро распалось на разрозненные кучки последних защитников корабля, со всех сторон окруженные безжалостными врагами. Конец боя сделался очевиден, и Кеннит отвернулся, едва не зевнув. Интересно следить за сражением, когда не знаешь заранее, чья возьмет. Но просто наблюдать, как люди умирают один за другим?… И тошно, и скучно. Отчаянные вопли, брызги и целые ручьи крови, последние бешеные попытки отбиться, бесполезные мольбы о пощаде… Кеннит все это видел и слышал раньше и ничего нового для себя не надеялся здесь постичь.
Гораздо занятнее оказалось наблюдать за двумя змеями.
Он даже начал гадать, как долго они следовали за этим кораблем. Не исключено, решил он, что они даже питали к нему что-то вроде дружеского расположения — еще бы, постоянный кормилец! Когда «Мариетта» устремилась на абордаж, змеи несколько отдалились, вероятно, напуганные шумом и движением. Но как только закипело сражение и раздались первые предсмертные крики — твари тотчас же вернулись. И принялись крутиться возле сцепленных кораблей: ни дать ни взять псы, клянчащие подачку со стола. Даже оттирали друг дружку, оспаривая наиболее выгодные места.
До сих пор Кенниту ни разу не доводилось так долго и так близко наблюдать морских змей. Кажется, они ничего не страшились. Крупный самец был ярко-малиновым с оранжевым узором на чешуе. Когда он вскидывал из воды голову на длинной шее и широко распахивал пасть, у него становилась дыбом сущая львиная грива длинных шипов. Вот только эти шипы извивались и двигались, напоминая Кенниту ядовитые щупальца медузы или актинии. Следовало полагать, каждый шип был увенчан стрекалом с каким-нибудь обездвиживающим ядом… То-то меньшая змея (она была красивого бирюзового цвета), крутясь подле самца, всячески избегала соприкосновения с его гривой…
Уступая размерами, бирюзовая змея вела себя при всем том гораздо нахальней. Она отваживалась куда ближе подплывать к кораблю, а когда высунулась из воды — ее голова оказалась вровень с фальшбортом работорговца, а разинутая пасть обнажила бесчисленные ряды остроконечных зубов. Змея зашипела, испустив тонкое облачко ядовитой слюны. Облачко окутало двоих дерущихся моряков… Оба тотчас забыли друг о друге и покатились по палубе, корчась в одинаково безуспешных попытках наполнить легкие воздухом. Скоро они перестали двигаться, а разочарованная змея взбила в пену всю воду около борта — еще бы, ее законная добыча осталась вне досягаемости. Кеннит из этого сделал вывод, что змея была молода и неопытна.
Крупный змей не суетился и никуда не спешил. Он просто держался около невольничьего корабля, с предвкушением наблюдая за тем, как пираты подходят к борту, волоча вражеские тела. А потом просто подставлял пасть, глотая все, что падало сверху. Ему не было никакого дела до того, вел ли себя спокойно очередной лакомый кусочек — либо же бился и кричал. Змей захватывал челюстями очередное тело, но не жевал его, ибо его острые зубы-кинжалы были для этого вовсе не предназначены, да и столь мелкие подачки не стоили особой возни. Ухватив человека, змеи просто откидывал голову — и распахивал челюсти гораздо шире, чем им, кажется, полагалось распахиваться. Тело исчезало в его глотке, и по перемещению бугра на шее чудовища можно было проследить, как оно скользит там, внутри, в живой глубине.
Жуткое было зрелище — и вместе с тем завораживающее.
Пиратская команда, похоже, вполне разделяла благоговейный восторг своего капитана. Битва стихла, осталось лишь позаботиться о мертвых телах и обезоруженных пленниках. Сказано — сделано: змеиное лакомство собрали на высокой кормовой палубе невольничьего корабля, и пираты по очереди принялись кормить Малинового с Бирюзовой. Связанные пленники вопили и заливались слезами, но никто их не слушал: полет через борт каждого тела сопровождал одобрительный рев победителей. Потом началось нечто вроде игры: лакомые кусочки стали бросать не в пасть змеям, а в воду между ними: то-то было смеху, когда два громадных животных наперегонки устремлялись к добыче.
Матросы, оставшиеся на «Мариетте» и, стало быть, лишенные возможности участвовать в чудесной забаве, ревниво косились на развлекавшихся, но покинуть свой пост никто не решался. Да и развлечение спустя некоторое время пошло на убыль. Змеи насытились и уже не носились взапуски кругом кораблей, а чинно хватали лакомство по очереди.
Как раз когда последних пленников выкидывали через борт, на палубе начали появляться выпущенные из трюмов рабы. Они кашляли и отчаянно моргали, ослепленные утренним солнцем. Морской ветер обдавал изможденные тела холодом, и они, кто как мог, кутались в жалкие остатки одежды. Крышки трюмных люков откидывались одна задругой, и свирепая вонь становилась все гуще: казалось, из-под палубы выпустили злого духа, сидевшего там в заточении. Желудок Кеннита поднялся к горлу от одного вида невольников. Пиратский капитан всю жизнь нутром боялся заразы. Он спешно послал гонца к Соркору, наказав передать, что пришло время разъединять корабли. Ему хотелось, чтобы чистая морская вода как можно скорее пролегла между его «Мариеттой» и этим судном, наверняка либо холерным, либо чумным. Посыльный кинулся опрометью — ему явно не терпелось побывать на захваченном корабле и посмотреть своими глазами на все, что довелось пропустить. Сам Кеннит поспешно покинул палубу и спустился вниз к себе в каюту. И там зажег благовонные свечи, уничтожая зломерзкую вонь, сочившуюся снаружи.