Волшебный корабль - Страница 119

119

Он вправду не помнил, приходилось ли ему вообще когда-либо прежде так уставать. В монастыре его успели многому научить: он умел слушать собственное тело и отчетливо понимал, что нарушены его самые что ни есть глубинные ритмы. Он привык просыпаться с рассветом, а на закате отправляться в постель. А теперь отец и помощники капитана вынуждали его к совершенно иному суточному распорядку, привязанному к вахтам: ложиться и вставать надо было не по солнцу, а тогда, когда отбивали склянки. Форменная жестокость, причем не вызванная какой-либо необходимостью, ведь корабль все еще стоял у причала… Науки, которые Уинтроу приходилось теперь постигать, были, по его мнению не так уж трудны. Но «учителя» не могли понять, что он полнее и легче осваивал бы новое для себя дело, бы ему позволяли как следует отдыхать между уроками — как телом, так и душой. А вместо этого его будили в какой-нибудь несусветный час — и опять гнали на мачты, заставляли бесконечно вязать узлы, сшивать жесткую парусину… не говоря уж о том, чтобы драить, чистить и мыть. И все это — с оскорбительными кривыми улыбочками, с презрением и насмешкой в каждом распоряжении. Уинтроу был уверен в своей способности справиться с любым заданием, которое они ему давали. Но ведь можно было это задание именно давать, а не… швырять. Швырять с презрением и злобой…

Он вытащил из ведра неистово саднящие руки и осторожно промокнул их более-менее чистой тряпицей.

Он сидел в канатном рундуке, который с некоторых пор сделался его домом. В углу теперь висел гамак, сплетенный из грубых веревок. Одежда Уинтроу висела на деревянных гвоздях вперемежку с бухтами тросов. О, как искусно и аккуратно были свернуты все эти бухты!.. Сорванные волдыри на ладонях Уинтроу свидетельствовали — он учился недаром…

Взяв рубаху почище, он натянул ее через голову. Может, переменить и штаны?… Нет, не стоит. Другие штаны он выстирал накануне, но в плохо проветриваемом закутке они не столько сохли, сколько приобретали запашок плесени. Уинтроу опустился на корточки и положил ноющую голову на скрещенные руки: в рундуке все равно не было ни скамеечки, ни табуретки. Оставалось ждать только удара кулаком в дверь — вызова за стол капитана. Вчера Уинтроу попытался сойти с корабля по трапу. Попытку пресекли, и Торк с тех пор стал запирать Уинтроу в рундуке на все то время, когда мальчику позволено было спать.

Мудрено задремать, сидя на корточках, но измученного Уинтроу все-таки сморил сон. Он вздрогнул и проснулся, когда дверь распахнулась.

— Живо к кэпу! — рявкнул Торк. И добавил уже на ходу: — Чтобы я понимал, кому может быть нужно такое…

Юный жрец постарался не обратить внимание ни на издевку, ни на вспышку резкой боли в перетруженных суставах. Просто поднялся и пошел следом за Торком, на ходу разминая затекшие плечи и говоря себе: как славно что можно хоть выпрямиться!

— Поторопись! — оглянулся второй помощник. — Некогда нам ждать, пока ты будешь потягиваться спросонок!

Тело Уинтроу сделало попытку прибавить шаг еще прежде, чем он предпринял к тому осознанное усилие. Торк хоть и грозил ему несколько раз, замахиваясь линьком с узлами, но в действительности не бил. Происходило это в отсутствие на борту отца и старпома. Уинтроу для себя сделал вывод, что Торк был бы очень не прочь его отхлестать, но пока не решался. Пока?… Всякий раз в присутствии Торка у Уинтроу бежали по спине мурашки…

Второй помощник довел мальчика до самой двери капитанской каюты, словно боялся, что тот не сумеет сам о себе доложить. Может, так оно на самом деле и было. Отец не уставал напоминать ему, что «помыслы Са» уделяли немало внимания отношениям родителей и детей: сыну следовало чтить отца и беспрекословно повиноваться ему. Тем не менее Уинтроу для себя решил: буде представится ему такая возможность — он всенепременно удерет с корабля и хоть пешком, хоть ползком, а вернется в родной монастырь. Иногда эта надежда казалось ему единственной соломинкой, за которую еще можно было уцепиться.

Косясь на стоявшего рядом Торка, Уинтроу четко, как учили, стукнул в дверь.

— Входи, — отозвался изнутри отец.

Он уже сидел за небольшим столом. Белая скатерть, хорошая посуда… Стол был накрыт на двоих, и Уинтроу замер на пороге, отчаянно спрашивая себя, — может ли быть, что его появление уже помешало какой-то встрече?…

— Да входи же, — повторил отец, и нотка раздражения прозвучала в его голосе. — И дверь закрой, — добавил он чуточку мягче.

Уинтроу повиновался, но остался стоять, где стоял, недоумевая, что могло от него на сей раз потребоваться капитану. Может, его вызвали прислуживать за столом отцу и какому-то важному гостю? Отец был в хорошей одежде — почти как на званый прием. Синие облегающие штаны с синей же курткой, рубашка цвета сливок, а волосы, смазанные маслом, отливают золотом в свете масляной лампы… — Уинтроу, сын мой, подойди и сядь здесь со мной. Забудь на некоторое время, что я — твой капитан. Поешь как следует, и давай поговорим с тобой по-простому.

Отец указывал на стул и тарелки напротив себя… и тепло улыбался ему. От этого Уинтроу только почувствовал себя в западне. Он подошел на цыпочках и осторожно уселся. Пахло жареной бараниной, пареной репой с маслом и яблочным соусом. И вареным горохом с мятой… Только диву даешься, какую остроту приобретает обоняние после нескольких дней на черством хлебе и сальном вареве из солонины. Тем не менее Уинтроу принудил себя соблюдать должные манеры. Чинно разложил на коленях салфетку и стал ждать, чтобы отец велел начинать трапезу. Он не забыл сказать «с удовольствием!», когда отец предложил ему вина, не забывал благодарить после каждого блюда. Уинтроу чувствовал, что отец наблюдает за ним. Но, наполняя и опустошая тарелку, взглядом с ним старался не встречаться.

119