Волшебный корабль - Страница 209

209

Ронике стало почти жалко юношу: бедняга кое-как вымучил ответную улыбку, изо всех сил делая вид, будто не понимает истинного смысла ее слов.

— Спасибо, Кефрия, — сказал он. — Ты очень любезна…

Вот так. А ведь Роника была совершенно уверена, что расхлебывать кашу придется именно ей. Значит, по крайней мере в этой области Кефрия надумала взять власть в свои руки… И, пока приканчивали пирожные и кофе, Роника ограничивалась лишь светскими замечаниями. Присматривалась и наблюдала. Скоро она пришла к выводу, что заговорщицами были Дейла и Малта. Причем Дейла гораздо больше Малты мучилась от неловкости и вранья. Малта же чувствовала себя если не вполне как рыба в воде, то по крайней мере настроена была решительно. И так строила свою застольную беседу и все поведение, что парень помимо воли только на нее и смотрел. Он явно понимал, до чего неподобающая создалась ситуация, но ничего поделать не мог. Точно мышь, загипнотизированная змеей. Он старательно поддерживал с Кефрией вежливый разговор, но все время косился на Малту, улыбавшуюся ему поверх чашки. Роника мысленно только руками развела. И Кефрия еще беспокоилась, что Малта слишком наивна, чтобы войти во взрослое общество, и что этой наивностью могут нехорошо воспользоваться мужчины!.. Скорее уж получилось бы наоборот… Малта взирала на Сервина с хищной алчностью кошки, вышедшей на охоту. И Роника понять не могла, что было важнее для ее внучки: заполучить мужчину — или сам процесс охоты. Сервин был очень молод. И, судя по тому, что Ронике доводилось слышать о нем, — мало искушен в подобной игре. Если Малта слишком легко сумеет его завоевать… а он до сих пор выказывал очень мало сопротивления ее чарам… Малта, скорее всего, в итоге отвергнет его и устремится к иным, более престижным победам…

Так и вышло, что Роника словно бы заново увидела свою внучку. И открывшееся было равно несимпатично ей как в женщинах, так и в мужчинах. Маленькая хищница — вот как ее следовало назвать… И Роника спрашивала себя, а не слишком ли уже поздно пытаться что-то исправить. Как и когда умудрилась маленькая девочка вырасти в… нет, не в женщину, но в алчную самку-завоевательницу?… «А может, это и хорошо, что Кайл отозвал Уинтроу из монастыря, — поймала она себя на неожиданной мысли. — Пусть наследие славных торговцев Вестритов отойдет не ей, а ему!»

Ей вновь вспомнился Уинтроу. Она очень надеялась, что у мальчика все было хорошо. «Не стоит обольщаться, — сказала она себе. — Будем уповать, что он по крайней мере останется жив!»

На сегодняшний день из монастыря пришло одно-единственное письмо. Какой-то Бирандол спрашивал о судьбе мальчика и о том, как скоро следует ждать его возвращения. Роника прочитала письмо и передала его Кефрии. Пусть отвечает, как сочтет нужным…

Иногда Ронике хотелось по первое число всыпать дочери, неспособной даже в малом противостоять Кайлу. А надо бы, ох надо было бы заставить его ответить за всю — по слезинке — за всю боль, что он успел причинить в считанные месяцы со дня кончины Ефрона. Взять хоть того же Уинтроу. По совести говоря, это было настоящие похищение. И заточение в рабство на его же фамильном корабле. И одному Са было известно, что сталось с Альтией… Роника провела немало бессонных ночей, лежа в темноте и бесконечно гадая, где теперь была и что делала ее своенравная дочь. Может, ее тело уже догнивало где-нибудь в безвестной, выкопанной наспех могиле?… Или она жила здесь рядом, в Удачном… в каком-нибудь жутком притоне… пускаясь во все тяжкие, чтобы заработать себе на пропитание?… В этом Роника, правда, весьма сомневалась. Последнее время она очень тщательно собирала все городские сплетни и слухи. Но ни словечка о дочери ее ушей так и не достигло. Если Альтия была жива, значит, она уехала из Удачного. Но вот при каких обстоятельствах уехала?…

Ее родной город больше не был тем тихим и добротно устроенным уголком, каким его знали каких-нибудь пять лет назад. Расплодившиеся «новые купчики» принесли с собой уйму всяческой скверны. И в том числе — совершенно неприемлемое, с точки зрения Роники, отношение к женщинам вообще и к служанкам в частности. «Новые купчики» по преимуществу были мужчинами. Ронике было неведомо, как они обращались с женщинами у себя дома, там, откуда приехали, но здесь их женщины состояли скорее на положении рабынь. А уж с рабами они обращались хуже, чем со зверьем. Роника была попросту потрясена, когда у нее на глазах прямо посреди рынка один такой купчик влепил затрещину слуге. И дело было даже не в самом ударе. В старинных семействах Удачного — как, впрочем, повсюду — тоже хватало скорых на расправу тиранов, от которых приходилось страдать и прислуге, и даже домашним. Такие люди рано или поздно бывали наказаны вполне по заслугам: слуги принимались лгать, красть все, что плохо лежит, и работали не иначе как спустя рукава… Нет, Ронику потрясла реакция ударенного слуги. Он лишь отшатнулся… и не издал ни звука. Не пригрозил уйти от такого скверного нанимателя. Даже не пожаловался на несправедливое наказание… И, поскольку он сам ничего не предпринял в собственную защиту, за него не стали заступаться и окружающие. Ибо при виде такого поведения невольно закрадывалась мысль: а может, поделом ему досталось?… И он принял оплеуху как вполне заслуженное наказание?… И народ промолчал…

Можно было заключить, что с некоторых пор слуги в Удачном делились на два разряда. Одних следовало назвать истинными. Таких, как Нана и подобные ей. Им платили жалованье, и никто не покушался на их достоинство и личную жизнь. Ибо служение Вестритам составляло долг и обязанности Наны, но тем ее жизнь отнюдь не исчерпывалась. В отличие от слуг новоприбывших, которых иначе как рабами именовать было невозможно. Все существование этих несчастных было направлено только на удовлетворение малейших прихотей господина. Дело, что говорить, незаконное… Но кто пойдет проверять, кем именно является тот или иной слуга — платным работником или подневольным рабом? И как это вообще возможно проверить? Если начать спрашивать их самих — каждый станет с пеной у рта утверждать, будто получает полновесное жалование. Просто это жалованье сразу отсылают домой. Семье… Каждый скажет, будто как нельзя более своей жизнью доволен. Да еще и заявит, что сам, по доброй воле, себе эту жизнь выбрал… Ронику всякий раз охватывало омерзение, когда она принималась гадать, какого рода угрозы держали несчастных в таком униженном подчинении. И ведь эти угрозы наверняка приводили в исполнение, и не единожды. Для устрашения…

209