— Да? — отозвалась она.
Она думала, что это Рэйч, но вошла Кефрия. В ночной рубашке и с волосами, заплетенными перед сном в косу. В руках у нее, однако, был поднос с дымящимся чайником и тяжелыми толстостенными кружками. Ноздрей Роники достиг запах кофе и корицы.
— А я уже думала, что ты не придешь.
Кефрия ответила уклончиво:
— Я просто подумала, что, коли уж мне никак не уснуть, то не лучше ли бодрствовать. Налить тебе кофе?
— Спасибо. Не откажусь.
Вот такого рода мир царил теперь в отношениях матери и дочери. Они разговаривали между собой разве что о еде и тому подобных безделицах. Обе тщательно избегали затрагивать какие-либо темы, чреватые столкновением. Когда Роника пригласила Кефрию зайти сюда, а та все не шла, Роника именно так и объяснила себе ее отсутствие. И с горечью сказала себе, что Кайл умудрился отнять у нее обеих дочерей. Одну выгнал из дома, а вторую заставил отгородиться от матери. Но вот Кефрия все же пришла, и Роника неожиданно преисполнилась решимости еще побороться за дочь. Принимая у Кефрии окутанную паром тяжелую кружку, Роника проговорила:
— Ты сегодня произвела на меня впечатление. Я гордилась тобой.
Кефрия невесело скривилась.
— Да уж… Большой повод для гордости. Я в одиночку разгромила бессовестный заговор хитрой тринадцатилетней девчонки… — И, опустившись в отцовское кресло, она стряхнула тапочки и поджала под себя ноги. — Не пустопорожняя ли победа…
— Я вырастила двух дочерей, — мягко заметила Роника. — И знаю, какую боль порою причиняет победа.
— Ну, меня особо покорять не приходилось, — проговорила Кефрия рассеянно. Кажется, она сама себя презирала за это. — Вряд ли я вам с папой устроила хоть одну бессонную ночь. Уж такая была девочка-паинька, прямо ходячий пример… Никогда не перечила тебе, соблюдала все правила… и пожинала заслуженные награды за добродетель. Во всяком случае, мне самой так думалось…
— С тобой было легко, — согласилась Роника. — Должно быть, поэтому я и недооценила тебя… проглядела тебя. — Она сокрушенно покачала головой. — Но в те дни Альтия причиняла мне столько беспокойства… где уж тут задуматься о том, что вроде бы и так шло хорошо!
Кефрия хмыкнула:
— Да и ты не ведала и половины того, что она вытворяла! Вот я, как сестра… Но, собственно, что с тех пор изменилось? Только то, что теперь из-за нее мы обе переживаем. Пока она была маленькая, ходила у папы в любимицах. Именно за своеволие и озорной нрав он ее так и любил!.. А теперь, когда его не стало, она сбежала из дому — и уже ты о ней только и думаешь. Просто оттого, что ее нет!
— Кефрия! — Ронику больно ужалили бессердечные слова старшей дочки. Ее сестра пропала неизвестно куда — а она только и могла что ревновать к ней мать и нянчиться со своей ревностью! Но, хорошенько подумав, Роника неуверенно проговорила: — Ты и правда думаешь, будто я тебя совсем забросила из-за того, что Альтия исчезла?
— Ты почти со мной не разговариваешь, — заметила Кефрия. — Когда я перепутала гроссбухи, пытаясь выяснить, что же я все-таки унаследовала, ты просто забрала их у меня и все подсчитала сама. Ты ведешь дом так, словно меня здесь попросту нет. А когда сегодня появился Сервин, ты немедля ринулась в битву, едва не забыв послать Рэйч уведомить меня, что происходит. Знаешь, мама… думается, если я тоже вдруг исчезну, как Альтия, никто особо и не заметит, а дела пойдут разве что лучше. У тебя так здорово все получается… — Она задохнулась и умолкла. Потом добавила: — Ты же мне в руки не даешь ничего, в чем я могла бы себя проявить.
И, торопливо подхватив кружку, от души глотнула дымящегося кофе. Она смотрела в камин, где шуршали и потрескивали угли.
Роника долго не находила слов… И тоже молча потягивала кофе. Потом проговорила, ни дать ни взять извиняясь:
— Я просто всегда ждала, что однажды ты примешь у меня все дела…
— А сама была до того занята вожжами, что позабыла меня научить, как их вообще держат. Я же только и слышала: «Не лезь, будет лучше, если я сделаю это сама». Сколько раз так бывало, не припоминаешь? Ты хоть представляла себе, какой глупой, беспомощной и никчемной я всякий раз себя чувствовала?
Застарелый гнев звучал в ее голосе.
— Нет, — ответила Роника тихо. — Не представляла. А надо было бы… Ох надо было бы… Мне жаль, Кефрия. Мне очень жаль…
Кефрия то ли фыркнула, то ли вздохнула.
— Сейчас это уже не важно, — сказала она. — Забудь. — И она покачала головой, словно перебирая про себя все, что собиралась сказать, и подыскивая слова. — Я займусь Малтой, — проговорила она негромко. И посмотрела на мать, явно ожидая возражений, но Роника молчала. И Кефрия набрала в грудь побольше воздуху: — Ты, наверное, сомневаешься, что смогу. Я сама сомневаюсь… Но намерена попробовать. И я хочу попросить тебя… Мне очень жаль, но придется это сказать. Ты только, пожалуйста, не вмешивайся. До чего бы мы с ней ни дошли, каких бы ошибок я ни наделала — не вмешивайся! Не пытайся отнять это у меня просто потому, что тебе легче сделать самой…
Роника едва нашла в себе силы выговорить:
— Хорошо, Кефрия… не буду.
Та по-прежнему смотрела в камин.
— Будешь. Обязательно вмешаешься и даже сама не заметишь… примерно как сегодня. Сегодня я, как бы выразиться, перехватила у тебя партию и играла фигурами, которые расставила ты. Но если бы я с самого начала действовала сама, я бы вообще не стала звать Малту в гостиную. Я бы сказала Сервину с Дейлой, что она занята или больна. Выставила бы их со всей вежливостью вон, не дав Малте возможности глупо улыбаться и флиртовать.