Она отошла от кустов и оглядела ночной сад. Все было тихо, нигде никакого движения. Ее дочь снова исчезла.
Если только она вообще сюда приходила…
Когда дошло дело до открытого противления вожаку, Клубок выбрал для этого дела Сессурию. Шривер более всего возмущал именно сговор, который они не очень-то и скрывали. Ну почему, если уж у кого-то зародились сомнения, этот кто-то не явился с ними к Моолкину, а предпочел втихую распространять опасные мысли?… А теперь они все посходили с ума, точно испорченного мяса наелись. И больше всех явно отравился Сессурия.
Вот он вызывающе подскочил к Моолкину — оранжевая грива дыбом и уже выделяет яд…
— Ты ведешь нас неверным путем! — протрубил он. — Что ни день, Доброловище становится все теплее и мельче, а вкус у воды все более странный! Дичи и так очень мало, а ты нам еще и времени не даешь как следует поохотиться! И я не могу учуять другие Клубки. Это потому, что никто, кроме нас, сюда не пошел! Ты нас ведешь не к новому рождению, а к погибели!
Шривер встряхнула гривой и выгнула шею, готовясь пустить яд. Если остальные набросятся на Моолкина, вожаку не придется биться с ними в одиночку!.. Но Моолкин даже не стал вздыбливать шипы. Его тело лениво перетекало в толще Доброловища, точно увлекаемая течением водоросль. Он медленно проплыл сперва над Сессурией, потом под ним — тому приходилось вертеть головой, чтобы не потерять Моолкина из виду. И получилось, что на глазах у всего Клубка вожак превратил дерзкий вызов в изящный танец. В котором у него было главенство.
А потом он обратился к Сессурии, и его мудрость оказалась столь же завораживающей, как и движение.
— Если ты не чуешь иных Клубков, это оттого, что я иду по следу тех, что проплыли здесь век назад. Но если ты откроешь жабры как следует, ты почувствуешь других, причем не так далеко впереди. Ты боишься непривычной теплоты Доброловища? Но ты сам первый готов был возмутиться, когда я повел вас из тепла к прохладе. Тебя удивляет вкус здешней воды, и ты готов предположить, будто мы забрели не туда. Глупый змей!.. Будь кругом нас все знакомо и привычно, это значило бы, что мы плывем во вчерашний день. Следуйте за мной и ни в чем более не сомневайтесь. Ибо я веду вас не в привычное вчера, а в завтрашний день… который для ваших пращуров был вчерашним. Прочь сомнения… Отведай же моей правды!
Мудрый танец и еще более мудрая речь тем временем приблизили его вплотную к Сессурии. Грива вожака взметнулась, он выпустил яд, и Сессурия вдохнул его полными жабрами. Его громадные зеленые глаза пошли кругом: он ощутил отголоски смерти и таящейся в ней истины. Он попробовал защититься, но обмяк, не кончив движения, и неминуемо погрузился бы на дно, если бы Моолкин не сплел с его телом свое. Но, пока он поддерживал того, кто недавно готов был усомниться в его праве вожака, собратья по Клубку разразились обеспокоенным криком.
Высоко над ними — на самой границе Доброловища и Пустоплеса, принадлежа тому и другому и в то же время ни одной из стихий — двигалась громадная тень.
Она миновала их почти беззвучно, лишь вода плескалась и шуршала, обтекая лишенное плавников тело…
Клубок едва не ринулся наутек в спасительную темноту глубины, но Моолкин, по-прежнему поддерживая Ceccурию, устремился вслед тени.
— За мной! — протрубил он, обернувшись. — Смелее за мной, и я обещаю вам вдосталь еды и новое рождение, когда для нас придет время Сбора!
Только незыблемая верность Моолкину помогла Шривер преодолеть страх. Она первой устремилась сквозь Доброловище следом за вожаком. Она видела, как начало подрагивать тело Сессурии: он приходил в себя. Шривер обратила внимание, как осторожно бывший мятежник отъединился от Моолкина.
— Я видел!.. — крикнул он тем, кто еще страшился и сомневался. — Я видел и понял, что Моолкин кругом прав! Я видел это в его памяти, а теперь мы снова это переживаем! Вперед! Вперед!..
И едва он умолк, как неведомая тень в самом деле обронила толику пищи. Она не билась и не пыталась уплыть, просто погружалась в пучину. Ее тотчас же схватили и сообща разорвали.
— Так что голодать не придется, — заверил своих спутников Моолкин. — А значит, задерживаться для рыбной ловли не стоит. Отбросьте сомнения и воззовите к самым своим глубинным воспоминаниям! За мной! За мной!..
Корабль тяжело взобрался на гребень волны. Его форштевень задрался так круто вверх, как будто он собирался вот-вот взмыть в небо, туда, где клубились и мчались куда-то рваные тучи. Волею Са, из этих туч хлестал ливень настолько свирепый, что воздух от воды отличить удавалось с трудом… Долго-долго Альтия видела перед собой только небо и ничего больше. А в следующий миг корабль перевалил гребень — и вот уже они стремглав катились вниз по длинному склону волны, прямо в темную пропасть, разверзавшуюся внизу. Казалось, вот сейчас он неминуемо врежется в противоположный водяной склон… И, конечно же, врезался, и зеленая вода промчалась по палубам. Сотрясение достигло мачты и поколебало ее, а с нею и рей, за который цеплялась Альтия. Потерявшие чувствительность пальцы порывались соскользнуть с холодной жесткой шкаторины. Альтия что есть силы напрягла ноги, вдетые в перты, и это помогло ей удержаться. Корабль вновь содрогнулся, высвобождаясь от навалившейся тяжести. И, не сбавляя хода, полез на следующую водяную гору…
— Шевелись, Этт! — долетел снизу голос. С выбленки, щурясь против ветра и дождя, на нее смотрел Риллер. — У тебя все в порядке, малыш?