Волшебный корабль - Страница 187

К оглавлению

187

«А мне совсем даже и не стыдно! Ну вот нисколечко! — упрямо твердила про себя Малта. — И ничуть я вас не боюсь! Вот вернется папа, придется тебе, мамочка, и тебе, бабушка, ему отвечать за все, что вы тут со мной сделали!»

Мечты о страшной мести согревали душу и помогали терпеть. И еще… воспоминание о взгляде Сервина Трелла и о той сладостной дрожи, которую она при этом ощутила. Сервин, по крайней мере, отныне знал, что она больше уже не дитя!

Глава 19
Свидетельство

— Сильно болит?

— А ты можешь чувствовать боль?

— Ну, не так, как вы, люди, но…

— Тогда зачем спрашиваешь? Что бы я ни ответил, для тебя это все равно будет лишено смысла.

Последовало долгое молчание… Проказница сложила руки под грудью и смотрела прямо перед собой, пытаясь справиться с нарастающим отчаянием и горем. Их с Уинтроу отношения не улучшались. Со времени злополучной стоянки в Крессе он затаил обиду и с каждым днем все более отдалялся и отгораживался от нее. Общение, предназначенное доставлять радость им обоим, становилось пыткой.

Северный ветер подгонял судно на юг, в теплые края. Погода стояла отменная… но больше ничего хорошего в жизни не наблюдалось. Команда ополчилась на Уинтроу — а стало быть, и на нее. Проказница прислушивалась к разговорам матросов и в общих чертах представляла себе, что случилось на берегу. Знала она и то, что Уинтроу был по-прежнему убежден: он поступил правильно. И мудрость трех поколений Вестритов, накопленная в ее памяти, говорила Проказнице, что дедушка Уинтроу наверняка согласился бы с внуком… А он, глупенький, расстраивался из-за таких мелочей, как осуждение команды, дружно провозгласившей его трусом. Из-за того, что отец, похоже, разделял мнение матросов…

И она, душа корабля, расстраивалась вместе с ним и была очень несчастна.

Но Проказница видела и то, что Уинтроу вовсе не сдался. По ее мнению, силы духа ему было не занимать. Презираемый своими товарищами, приговоренный к жизни, столь отличной от всего, что он любил — он по-прежнему продолжал старательно работать и упорно учиться. Он мчался исполнять любой приказ с не меньшим проворством, чем любой из них, и с достоинством принимал на себя полновесную долю тяжелой мужской работы. Ныне Уинтроу обладал сноровкой очень хорошего юнги — и быстро приближался к тому, чтобы стать отменным матросом. Его ум не оставался бездеятельным: Проказница наблюдала, как он сравнивал постановку парусов под командованием отца — с тем, что получалось, если начальствовал Гентри, старпом. Рвение Уинтроу частично объяснялось «голодом» разума, привычного к освоению наук. У него отняли любимые книги и свитки — что ж, он принялся постигать премудрость ветра и волн. И он принял необходимость физического труда, коим изобиловала корабельная жизнь, так же, как когда-то — послушническую работу в монастырском саду.

«Какой бы работой ни заниматься, твоя первейшая обязанность — делать ее хорошо!»

Но Проказнице было известно и еще об одной побудительной причине, подвигавшей Уинтроу на усердное изучение морского дела. Он пытался делом доказать презиравшей его команде, что был способен при необходимости отважно идти на риск и вовсе не гнушался матросской работы. Кровь Вестритов мощно говорила в нем: сколько бы ни косились на него такие, как Торк, он гнуть шею не собирался и голову держал высоко. И вовсе не был намерен просить прощения за случившееся в Крессе…

Вот только приходилось ему под осуждающими взглядами матросов очень уж нелегко. И он очень страдал.

А потом случилось несчастье…

Уинтроу сидел на палубе, скрестив ноги и поудобней устроив раненую руку. Проказнице не было нужды смотреть на него, она и так знала, что он, как и она, не мигая смотрит на далекий горизонт. Маленькие острова, мимо которых они проходили, Уинтроу не интересовали. Вот Альтия — та на его месте сейчас прямо-таки висела бы на фальшборте и жадно разглядывала берега. Накануне прошел сильный дождь, и ручьи и речушки, впадавшие в море, еще не вошли в берега. Они стремились навстречу соленым волнам и падали с высоких скал серебряными водопадами. Пресная вода не сразу смешивалась с морской и некоторое время держалась поверх, изменяя ее цвет. На островах вовсю кишела пернатая жизнь. Морские птицы соседствовали с крылатыми жителями суши и теми, что населяли отвесные башни утесов. Где-то на севере уже стоял мороз, но здесь зима заявляла о себе лишь дождями и буйным ростом зелени. На западе лежали Проклятые Берега, окутанные обычным для здешних мест зимним туманом. Там текло множество рек, и от обилия влаги климат был мягче, чем ему полагалось бы быть. Туманами славились и Пиратские острова. Там никогда не выпадал снег: теплые воды Внутреннего Прохода не пускали сюда настоящую зиму.

Но, какими бы зелеными и привлекательными ни выглядели острова, Уинтроу думал не о них. В его мыслях была одна-единственная гавань далеко на юге… и монастырь всего в одном дне пути от нее. Насколько ему было бы легче, будь у него хоть слабенькая надежда, что там они сделают остановку!.. Но, конечно, надежды не было никакой. Его отец был далеко не дурак — и вполне позаботился, чтобы о побеге сын и думать не думал. Плавание должно было завести их еще во многие гавани. Но на Срединном полуострове они не причалят ни разу…

Когда мальчик шевельнулся и уронил голову на согнутые колени, Проказнице показалось, что он расслышал ее мысли так же явственно, как некогда Альтия. Нет, он не заплакал. Слезы у него давным-давно иссякли, и потом, любое проявление «постыдной слабости» лишь навлекло бы на него очередную порцию грубых колкостей Торка… Они с Проказницей были лишены даже столь малой отдушины, при других обстоятельствах помогающей выплеснуть горе — пока оно не разорвало душу… Некоторое время Уинтроу сидел неподвижно. Потом открыл глаза и посмотрел на свою руку, устроенную на коленях.

187